Груз - Страница 9


К оглавлению

9

Впрочем, на все это уйдут минимум сутки, тем более что обладатели холодных голов и горячих сердец — большие любители вести всякие протоколы. А еще, небось, каждый шаг и полшага согласовывают с начальством. Брестский или выборгский майор не может принять решение об оперативных действиях в Москве. Помня об этом, на первую встречу я всегда ходил очень спокойно. Если человек с правильным пакетом и с правильным словом явился на первую же встречу, он не подставной.

Но если в первый день на месте никого не оказывалось, то на второй в принципе можно было ждать чего угодно. Поэтому начиная со второго дня я поступал так: пакет лежал у меня в кармане, в руках я держал какую–нибудь книгу, готовый в любой миг сунуть второе в первое и предстать перед гостями как положено. Вот, к счастью, я их вижу. Явились. На третий день, между прочим. За короткое время определить, что это не гебисты, едва ли возможно. По инструкции особенно долго ждать им нельзя. Они, правда, не могут пропустить меньше трех поездов, но в четвертый обязаны сесть и уехать прочь.

Я еду в вагоне рядом с ними, слышу, как они негромко разговаривают. Не орут в голос, как большинство иностранцев. Это счастье, что их двое и что не едут молча. Я знаю, что перед поездкой им давались специальные наставления, как одеваться в СССР, как меньше бросаться в глаза. Проехав с ними два перегона, вижу по ряду почти неуловимых признаков: не подсадные. Надо вступать в контакт.

Что бы придумать? Вагон не полон, но все равно вокруг люди, и каждый, кто хоть как–то обратил на меня внимание, не мог не заметить, что я посторонний человек для этой вот иностранной пары с ярким пакетом. Как мне теперь заговорить с ними максимально естественно? Ехать с ними слишком долго большого резона нет. К тому же, когда они выйдут, нагонять их на эскалаторе или на улице еще глупее. Я достаю из кармана свой пакет, укладываю в него книгу. Тупые иностранцы совершенно этого не замечают.

Как же мне привлечь их внимание? Они, видимо, муж и жена, уже в возрасте, едут стоя. Рассматривать в вагоне нечего, в те дни он еще не был обклеен рекламой. Они смотрят, несколько испуганно, на план метро. Рукой с пакетом я начинаю тыкать во что–то на плане и спрашиваю у них по–русски: «Будьте добры, станция »Ленинские горы« закрыта?» Они в ужасе смотрят на меня, никак не замечая пакета, который был у них перед глазами, и сообщают мне на своем датском или норвежском языке, а может быть, на диалекте Фризских островов, что они, к громадному сожалению, не понимают по–русски.

Тогда я начинаю с самым веселым выражением лица говорить им какую–то ахинею по–английски, вставляя в нее условленное имя. Они не узнают, не опознают, не различают имени! Они бы узнали его на платформе, если бы все происходило по правилам, тогда у них была установка на это имя. Сейчас установки нет, да и шум метро мешает. Они бы от меня спаслись бегством, если бы могли, но не могут. Не могу отступить и я. Наконец махание пакетом и в седьмой раз повторенное имя «Саманта» вызывают радостное озарение у жены, она толкает мужа локтем в бок. Ура! Редкие, к счастью, пассажиры — суббота, утро — смотрят на меня с неодобрением. Пристает к иностранцам, фарцовщик бесстыжий. Но мне уже не до пассажиров.

Если верить книгам и фильмам, профессиональные нелегалы никогда так себя не ведут, но ведь книгам и фильмам верить не обязательно. Имея за плечами восемь лет именно нелегальной деятельности, я все больше подозреваю, что и профессиональные нелегалы ведут себя примерно так же. Более того, я в этом уверен. Что касается недогадливой пары, они оказались как раз очень милыми людьми. Я провел с ними довольно много времени, так уж получилось. Они всячески приглашали меня непременно приехать к ним в гости в город Гент, что в Бельгии. В восемьдесят пятом году это звучало очень смешно.

В тот вечер мы впервые опробовали новое место для разгрузки. В машину к бельгийской чете я подсел на углу Малого Козловского и Фурманного переулков, и мы покатили через пустой субботний центр, по Кутузовскому проспекту и Можайскому шоссе в Переделкино. Был конец июня, и в девятом часу вечера солнце еще не село, и ощущение было, что день едва перевалил за середину.

Готовясь к приезду этой команды, мы с Алексом и Евгеньичем решили, что в такие чудные вечера у просвещенного иностранца должно возникнуть желание взглянуть на дом, где жил Nobel Prize winner, автор «Доктора Живаго» — великого, по мнению заграницы, романа.

В Переделкине, надо сказать, иностранные машины даже в те годы никого особенно не удивляли. Потом мы не раз пользовались этим местом. Закрываю глаза и ясно вижу край дачного поселка, картофельное, кажется, поле, желтую трансформаторную будку, поворот к дачам Пастернака, Всеволода Иванова и чьим–то еще, а может быть, и ни к чьим больше.

Мы въезжаем в зеленую аркаду, метров через сто пятьдесят осторожно сворачиваем влево на дорожку, ведущую к ивановской даче, и, немного не доезжая калитки, останавливаемся. Евгеньич въезжает следом за нами, но задом. Мы оказываемся багажник к багажнику, нас не видно ниоткуда, разве только с искусственного спутника Земли, и начинаем перекидывать пакеты. Их оказалось невероятно много. Это был рекорд, никем и никогда более не превзойденный. «Жигули» оказались совершенно забитыми. Алекс и Евгеньич накидали сверху каких–то рогож, леек и веников, дабы придать всему глупо–дачный вид. Не хватало только привязанной наверху бочки.

Для меня в машине места не оказалось, и я возвращался в город опять с бельгийцами. Они мне очень интересно рассказывали про свою гончарную мастерскую. Они делают там фламандскую народную посуду, осваивают китайскую, куда более сложную, причем не только простую обливную, но и будут расписывать ее драконами и иероглифами.

9