Груз - Страница 21

А может быть, и написали, и послали. И в Москве это донесение, зевая, куда–то подшили. Законы царства теней невычисляемы. В любом случае, никаких последствий мое маленькое киевское приключение не имело, и начиная со следующей весны доставка возобновилась как ни в чем не бывало.

16

Едва ли вы, дорогой читатель, когда–нибудь обращали внимание на то, насколько подозрительно ведет себя большинство людей, во всяком случае на улице. Помню, как–то в Питере, один, без подстраховки, жду очередного доставщика на бульваре у метро «Чернышевская», притом жду уже больше двадцати минут.

То, что я жду не внутри метро, а снаружи, означает, что иностранец не появляется третий день подряд, очень плохой признак. В связи с этим мнительность моя сильно возрастает. Я ловлю себя на том, что стараюсь не привлекать к себе ненужного внимания. Если вы ждете кого–то по невинному поводу, вам такое и в голову не придет, правда?

Если посланца взяли на границе и он раскололся, то в этом скоплении людей, как и я, чего–то ждущих, сейчас наверняка полдюжины филеров, и я, человек относительно опытный, должен их запросто вычислить, они не могут вести себя стопроцентно естественно. Но, Боже мой, неестественно ведут себя все!!!

Один ест мороженое так, словно участвует в соревновании на продолжительность поедания порции (соревнуются же, например, кто потратит больше времени на то, чтобы проехать на велосипеде пять метров). Он касается языком своего эскимо только затем, чтобы не дать упасть на землю уже растаявшей капле. Кто в здравом уме так ест мороженое?

Другой подобен шпиону из мультфильма: темные очки, надвинутая на уши шляпа, то выглянет из–за столба, то снова спрячется. Впрочем, его как раз смело можно исключить из числа подозреваемых.

Юноша с тем самым дефицитным незапоминающимся лицом уже минут пятнадцать читает в книге одну и ту же страницу, причем держит книгу гораздо выше, чем обычно держит человек, читающий стоя, зато так ему удобнее бросать взгляды поверх страниц.

Мимо тетки, которая совершенно не ищет никого глазами ни среди входящих в метро, ни среди выходящих, прохаживается взад и вперед мужчина лет пятидесяти в нелепом коричневом костюме (не может быть, чтобы такие шили всерьез) и синей рубашке. Весь его облик говорит: «Да, пью, но не в служебное время, а на работе я как стеклышко». Он пытается делать вид, что незнаком с женщиной, но, проходя мимо, что–то ей говорит, стараясь не шевелить губами.

И так буквально каждый. Где новый Брейгель, способный изобразить этот пандемониум! Самое интересное, что я ошибался, ни одного шпиона среди этих людей не было. По крайней мере, по мою душу.

Когда я уже твердо решил уходить, вдруг появился человек с условленным пакетом и как–то сразу, еще до того, как я развернул ответный, приметил в толпе меня. «Ага, — подумал я, — надо делать выводы». Но деваться некуда, мы обменялись с ним дружескими словами, мы похлопали друг друга по плечу, и мимо человека, который уже двадцать пять минут изучал программу телевидения на газетном стенде (попробуйте сами, засекая время, а потом скажите, подозрительно это или нет), повернули на улицу Петра Лаврова. Ни одна душа за нами не последовала.

Мы говорили о совершеннейших пустяках, и лишь когда дошли до дома, где, как гласила мемориальная доска, жил Лесков (кстати, что заставляло Николая Семеновича жить в таком низком первом этаже, что он в этом находил хорошего?), я стал расспрашивать своего спутника, ражего и рыжего француза, о причинах задержки. Оказалось, где–то в Финляндии у него сломалась штанга, прикрепляющая его дом на колесах к автомобилю. Вся эта конструкция была какой–то редкостной автофирмы, «Берлие» что ли, и два дня ушло на поиск замены.

Как–то раз, в том же Ленинграде, мне удалось оторваться от слежки, не воображаемой, как у «Чернышевской», а самой настоящей. Хотя и не такой суровой, как в Киеве. Уж не помню почему, контакт должен был произойти в крайне неудачном месте — около гостиницы «Москва», напротив Лавры. Я встретил там двух молодых парней, норвежцев. Их звали Видкун и Хуго (почему–то засело в памяти). Они путешествовали вдвоем и, боюсь, неспроста, но об этом я старался не думать. Пока мы по кругу обходили площадь, направляясь в Лавру, нас обогнал Евгеньич. К моему крайнему неудовольствию, через плечо у него была перекинута какая–то торба — довольно нелепая, по правде сказать. Это был сигнал опасности.

Что было делать? Сначала мы с норвежцами зашли в некрополь восемнадцатого века, там удобно наблюдать за публикой. Одного филера я вычислил довольно быстро, это был смышленого вида блондин в чем–то светлом, а вот его напарника — его не могло не быть — зрительно вычислить не сумел. Мы прошли во двор Лавры и уселись там на скамейке. Я предупредил своих спутников, что сидеть будем долго. Мы действительно просидели там, мучительно придумывая темы для разговора, минут сорок, что было, конечно же, бессмысленно. Когда солнце переместилось и наша скамейка вышла из тени, я решил, что гебуху нам не пересидеть.

Блондин терпеливо прохаживался по аллее, изображая поэтического мечтателя. Через какое–то время я сообразил, где прячется второй. Блондин его, разумеется, все время видел и даже наверняка принимал от него и посылал ему какие–то неуловимые для меня знаки. Я же его визуального контактера видеть не мог по простой причине: тот отирался в отверстых вратах Троицкого собора, ни разу не высунувшись настолько, чтобы попасть в поле зрения своих поднадзорных.

Борясь с раздражением, я сказал норвежцам, что разгрузку они сегодня делать не должны, что завтра у нас будет новая встреча, а пока что нам придется капельку погулять. Вышли мы не на площадь, а к Обводному каналу, повернули направо и зашагали. В это трудно поверить, но наша прогулка продолжалась шесть часов, и расстались мы уже у метро «Черная речка». Последние три часа я никакой слежки за нами больше не чувствовал — то ли соглядатаям надоело, то ли, что более вероятно, они нас потеряли где–нибудь в Гостином дворе. Норвежцев я оставил ни живых, ни мертвых. На следующий день все у нас прошло как по маслу.